Прыжок в ничто - Страница 74

Между бароном и Стормером разгорелась ссора. На Венеде была готова вспыхнуть первая война. Гансу и Винклеру пришлось вмешаться, чтобы ликвидировать этот конфликт. Но вслед за ним возникли новые конфликты. Стормер поссорился с Уэллером, Пинч – с бароном... Каждому хотелось, поменьше работая, побольше собрать плодов.

– Мне надоели эти бесконечные ссоры, – сказал Ганс Винклеру. – Это надо кончить раз навсегда.

– Вы жалуетесь на мой деспотизм? – обратился он к «пассажирам». – Хорошо. Живите как хотите, но и не рассчитывайте на нашу помощь, на наши запасы и урожай. Винклер, Мэри, Жак! Мы будем работать отдельно. Идем!

Барон и леди Хинтон протестовали против того, что уводят их слуг. Но на Венере уже не было больше слуг, так же как не было и господ.

«Пассажиры» приуныли, но скоро успокоились: пищи, воды вдоволь. Тепло. Что же еще нужной Вот только бы шалаш устроить, чтобы хоть во время сна укрываться от дождей.

Стормер презрительно назвал группу товарищей Ганса «плебсом».

«Пассажиры» издали наблюдали, как «плебсы» строят шалаши, стали подражать им и кое-как выстроили свой шалаш. Затем потребовали у «плебсов» семян, так как свои они быстро съели.

Один лишь Шнирер приберег семена. Исполнялась его мечта о новой жизни на новой земле. И он серьезно принялся за хозяйство. Но в первый же день он убедился, что изобретать философские системы для него много легче, чем копать грядки. После первого же часа физической работы он начал стонать, охать, не мог уснуть и размышлял. В его философской системе была какая-то ошибка, которую он не мог найти. И нашел только к утру: для счастливого существования на новой земле ему не хватало.., рабов, которые бы все делали за него в то время, как он предавался бы высоким философским размышлениям. Увы, Ганс безнадежно испортил философскую систему. И наутро философ мрачно сказал своей дочери:

– Высуши посевное зерно на солнце, истолки на камнях и испеки лепешки.

– А осенью чем будем питаться, папа? – спросила она.

– "Посмотрите на птиц небесных – они не сеют, не жнут, а собирают в житницы. Не заботьтесь о завтрашнем дне", – сказал он в ответ.

Сам епископ Уэллер не мог бы ответить лучше.

Не удались и шниреровские «хутора», где «фермеры», как кроты, сидели бы по своим норам. Сама жизнь заставила пойти по социально опасному пути концентрации населения: даже «извечные враги» – Англия и Франция – в лице Маршаля и Стормера поселились в одном шалаше. Леди Хинтон поселилась с Эллен, Шнирер – с дочерью. Ганс и Винклер – с Жаком. Мэри – в шалаше посредине. У «пассажиров» был свой поселок, у «плебсов» – свой. Но в каждом поселке шалаши стояли вплотную друг к другу.

Ганс, Винклер, Мэри и Жак работали и в дождь и в полуденную жару: возделывали тучную почву, оградили тыном свои шалаши от непрошеных гостей: зверей, гадов, насекомых.

Гансу пришла в голову остроумная мысль: сделать «пингвинов» домашними животными. Он привязал к самодельной сохе – причудливой формы корню – двух «пингвинов». Они оказались сильными и послушными и очень помогали.

Женская половина «пассажиров» оказалась более трудоспособной, чем мужская. Тяжелее всех приходилось леди Хинтон и Эллен, совершенно незнакомым с физической работой. Но Эллен понемногу привыкла. Женщины приносили рыбу, «устриц», готовили пищу, стирали белье и одежду, которые все более превращались в жалкие рубища.

Ганс реквизировал у Уэллера его рясу для ребенка Текера, и епископ принял вид мирянина. С длинной одеждой с него словно спали и последние силы его духовного сана. Он уже не вел душеспасительных бесед с леди Хинтон, избегая ее укоризненных взглядов. Однажды она не выдержала:

– Я не узнаю вас, мой старый друг. Мне кажется, вы начинаете забывать бога.

– Я вовсе не старый, – возразил он, покручивая отросшие усы. – А что касается бога, то на каждой планете свой бог.

– Или богиня? – ядовито спросила Хинтон.

– Вы совершенно правы. Венера – богиня любви.

– И вы очень ревностно начинаете служить ей...

После таких богохульственных и неприличных слов Уэллера леди Хинтон поняла, что бог навеки потерял епископа, а епископ – бога, а она, леди Хинтон, – друга...

Пинч кружил возле Амели. Стормер все чаще и многозначительнее поглядывал на Мэри, которая, однако, не обращала на него никакого внимания.

Леди Хинтон пыталась поделиться своими сетованиями хотя бы с Эллен, но и племянница изменилась, отвечала грубо, да и не до разговоров ей было. Ее миниатюрные пальцы давно огрубели от работы. Она была зла на всех.

Стормер и Маршаль все еще мечтали о возвращении на Землю. Они часто о чем-то шептались и каждое утро уходили в горы.

Однажды Ганс случайно, совершая очередной визит к Цандеру, услыхал в горах, в тумане голоса барона и Стормера. Они говорили о том, какими богачами вернутся на Землю.

Ганс понял. Маршаль и Стормер ходили собирать золото и драгоценные камни и складывали их, очевидно, где-либо недалеко от ракеты.

При встрече Ганс и Цандер обменивались новостями.

– Изобилие влаги, тепла, углекислоты, плодороднейшая почва, – рассказывал Ганс Цандеру, – делают чудеса. Овощи растут как на дрожжах, достигая чудовищных размеров. Картофель – с огромную дыню, капуста – выше роста человеческого, пшеница – как бамбуковая роща. Здесь, несмотря на короткое лето, можно собрать три-четыре урожая. Вялится и сушится рыба. Продовольствия хватит на зиму, хватит и на обратный полет... А что радио, молчит?

– Молчит, – огорченно отвечал Цандер. – Земля, быть может, и получает наши радиосигналы, но я не слышу ответов.