Прыжок в ничто - Страница 10

К оглавлению

– А галоши, зонтик зачем?

– Они собираются высадить нас на какой-то комете...

– Планете, тетя.

– Не перебивай. А если там дождь будет или слякоть?

– Зимние костюмы Генри советует брать. Возможно, что нам придется высадиться на планету с холодным климатом.

– Пусть не высаживаются на такую. Могут выбрать потеплей. Не выношу холода.

– Сегодня еще будет обсуждаться этот вопрос.

– Ты напомнила мне. Приготовлены ли комнаты для гостей? Сколько человек ожидается?

– Человек двадцать. Я уже распорядилась.

– А обед?

– Все готово, тетя.

Сейчас было не такое время, чтобы принимать гостей. Но это и не было обычным приемом. В загородном замке леди Хинтон должны были собраться некоторые участники предстоящего полета, чтобы обсудить очень важные вопросы. До настоящего времени не было еще точно решено, на какую планету высадится экипаж «ковчега». На этот съезд ожидали прибытия нескольких виднейших астрономов. Им хорошо заплатили за консультацию и за молчание. Кроме ближайших участников полета, никто не должен знать о «ковчеге».

Казалось бы, какая может быть срочность в астрономии, где время исчисляется миллиардами лет, где все с земной точки зрения незыблемо? Неизменно движутся по своим орбитам планеты, неуклонно следуют своими путями периодически появляющиеся кометы... Или астрономы ждали одного из таких редких гостей, вроде кометы Галлея, или подстерегали полное солнечное затмение?.. Нет, не кометы и солнечные затмения поглощали их время. Они действительно были чрезвычайно заняты. Астрономия – наука о далеком небе – оказалась очень близкой кое-каким земным делам. Прекрасные математики, знатоки небесной механики, они были мобилизованы для работы по суперартиллерии и суперавиации. «Последние могикане» капитализма лихорадочно готовились к войне, готовя противнику «сюрпризы» в виде ракетных снарядов, военных стратопланов, сверхдальнобойных пушек и прочего. И ученые ревниво выполняли порученное им сугубо научное дело...

Но, работая на тех, кто был исполнен звериной злобой и жаждой борьбы и истребления, ученые не могли отказать в последней услуге и тем, кто хотел бежать от борьбы. И, поторговавшись, они приняли выгодное предложение.

В ту самую минуту, когда леди Хинтон занималась взвешиванием своих фамильных ценностей, философ Шнирер также сидел в своем кабинете за весами, но весы его были большие, и взвешивал он не на караты, а на десятки кило. На столе перед ним лежали груды философских книг. Его библиотека весила не один центнер. Эти книги так тяжелы! Он решил взять лучшие из них. Из древних философов Платон – безусловно, Аристотель – под сомнением. Из новых – безусловно Кант, Шопенгауэр, Шпенглер, Бергсон. Но как много весит этот старичок Кант! Может быть, не брать их? Нет, они «там» будут нужны.

Шнирер работал методично, как всегда. Сначала произвел разметку «удельного философского веса» каждого философа, затем отмечал «физический» вес книги и аккуратно записывал на листке бумаги.

Дверь кабинета приоткрылась, кто-то заглянул через щель.

– Ты не работаешь, папа? – спросила Амели, входя в комнату. Амели никогда не входила к отцу, когда тот бывал занят. Это были часы священнодействия. Дочь философа была возбуждена, щеки ее горели румянцем. Шнирер посмотрел на дочь поверх очков и спросил кратко:

– Спорт?

– На этот раз нет. Я виделась с Отто. Лейтенант Отто Эрнст был женихом Амели.

– Ну и что же? – спросил Шнирер, взвешивая Декарта.

– У нас с ним был разговор...

– Как вижу, очень горячий.

– Да. Я предлагала ему принять участие в полете. Он ответил, что с его стороны это было бы дезертирством. Он сказал: «Я должен остаться здесь, чтобы победить или умереть!» Отто убеждал меня остаться с ним.

Томик Декарта дрогнул в руке Шнирера.

– Ну, и что же ответила ты? – спросил он, стараясь скрыть тревогу.

– Я ответила ему, что последую за тобой, папа. Шнирер нахмурился, чтобы скрыть радость:

– Так. А Отто?

– Отто говорит, что и тебе незачем лететь... И все эти книги ты хочешь взять с собой? Не собираешься ли ты, папа, читать лекции по философии марсианам или жителям Венеры?

– Если они существуют и достаточно развиты для этого, то почему бы им и не познакомиться с философами Земли? – ответил Шнирер. – А лететь мне необходимо. И это с моей стороны не дезертирство и не трусость. На мне лежит священный долг – сохранить мудрость Земли. Истинную философию, тысячелетнее наследие человеческой культуры. Всему этому, – он указал на книги, – угрожает страшная опасность. Кто знает, какие сокровища мысли погибли в огне при пожаре Александрийской библиотеки? А сейчас близится мировой пожар. Если коммунизм победит, я думаю, эти варвары сожгут все философские книги, кроме книг своих философов, – Шнирер покосился на камин. – Человечество одичает и в конце концов погибнет: машина истребит его. Во всем мире – пойми, во всей солнечной системе, во всем космосе! – сохранятся только в нашем «ковчеге» сокровища человеческого гения. Если нам не суждено вернуться на Землю, мы высадимся на какой-нибудь планете. Мы положим основание новому человечеству, истинной культуре – без машин, без заразы материалистической философии, без политики и без рабочих вопросов. – Шнирер выпрямился и стал похож на библейского пророка. – Там, на новой Земле, – продолжал он, подняв вверх палец, – понадобятся эти книги. Они станут нашими скрижалями завета. И я научу людей истине.

Шнирер, этот кабинетный ученый, не способный к прямым действиям, все же служил своему классу до последних дней. Правда, у этого философа были свои счеты с капитализмом – машины. Но ведь в том и заключалось своеобразие его философии, что он пытался разрешить квадратуру круга о капитализме без техники и машин. Порожденная безысходными противоречиями, его философия была довольно путаной, но она пользовалась успехом потому, что выполняла социальный заказ «могикан» и обещала какой-то «выход» из тупика. Сам же Шнирер смотрел на себя чуть ли не как на мессию, призванного спасти капитализм из петли и вывести его в обетованную страну безоблачного вечного процветания. Он серьезно считал себя хранителем мудрости Земли, то есть той философии, которая нужна была для идеологического оправдания и утверждения его класса. И этой идее он служил самоотверженно. Только ради нее он решил отправиться в это необычайное рискованное путешествие. Только ради нее он – страстный противник машин – решил прибегнуть к помощи машины, отдать себя в ее распоряжение, доверить ей свою «драгоценную для человечества» жизнь. Спасаться от машины на машине. Он глубоко и болезненно чувствовал это противоречие, но другого выхода не видел.